Один год снаружи. Один год внутри. Новая книга Юлии Никитиной («Дневник штормов», «Полуночная земля») представляет собой графический дневник, охватывающий период в двенадцать месяцев, с марта 2021-го по февраль 2022-го. И это очень интровертный, если так можно выразиться, дневник, на страницах которого находится место не нуждающимся в словах образам, через которые художница исследует окружающий мир и свое место в нём, собственное восприятие природы и ритмов жизненного круговорота.

9 апреля 1930-го года, Москва, Институт народного хозяйства. Встреча Владимира Маяковского с читателями, молодыми людьми, для которых он гений, символ, революционный поэт. Настроение самого поэта хорошим не назовёшь. Вокруг него сгущаются тучи: выставка «20 лет работы» была полностью проигнорирована официальными лицами и СМИ, а также бойкотирована коллегами по цеху, пьесу «Баня», поставленную в театре Мейерхольда, критики разгромили, в журнале «Печать и революция» изъяли по приказу сверху, из Госиздата, страницу с приветствием Маяковскому по случаю двадцатилетнего творческого юбилея. И это очень суровые удары по амбициозному, по-революционному прямолинейному человеку, на которого в тот год газеты накинули ярлык «попутчик советской власти» (всего лишь). Неудивительно, что встреча в Институте переросла в агрессивный диспут, после которого поэт сказал: «Немного покричали, поругались. Но грубость была напрасна. У вас против меня никакой злобы не должно быть». А всего через несколько дней актриса Нора Полонская, выйдя из квартиры поэта по адресу Лубянский проезд, д. 3/6 стр. 4, услышала за дверью выстрел, вскрикнула и кинулась назад, чтобы успеть крикнуть в затухающие глаза Маяковского «Что Вы сделали?!». 

Если к вам когда-либо подсаживался на вокзале бомж и, дежурно попросив пару монет или сигаретку, начинал уходить в алкоастрал, бормоча что-то там себе под нос, то вы наверняка знаете, что это может быть как неприятным (хотя бы с точки зрения запахов), так и, если повезёт, занятным экспириенсом. Мне, к примеру, один такой под честное слово выдал страшную гостайну о том, что именно он был первым, ещё до Гагарина, космонавтом, но при посадке что-то пошло не так и его засекретили. Короче, верить во всё это не стоит, проспиртованное сознание порождает сон разума. Нечто похожее – в смысле, подсаживание к вам бомжа с рассказом, — происходит в комиксе Александра Ильинова «Бич». Первым делом ломая четвёртую стену, главный герой, бомж, начинает рассказывать о том, что он не простой уличный доходяга с бутылкой, а герой, выполняющий важную миссию. Например, недавно он смотался в «Чистилище», в мир «N», где как следует навёл шороху, вломив полчищам чертей. И мы это обязательно должны увидеть.

«На сковороде, подвешенной на проволоке к полке над очагом, поджаривались на огне сосиски, а наклонившись перед ними, стоял с вилкой для поджаривания гренок очень старый, сморщенный еврей с всклокоченными рыжими волосами, падавшими на его злобное, отталкивающее лицо». В таком виде предстает перед читателями Фейгин в романе Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста». Публиковаться частями этот роман начал в 1837-м году, но, если накинуть сверх этой даты сотню лет и добавить к описанному образу крючковатый нос и жадно потираемые руки, мы получим персонажа с немецких пропагандистских плакатов. И дело здесь не в гении Диккенсе или в злодее Гитлере, всё гораздо сложнее и глубже, антисемитизм вообще крайне непростая тема, касаясь которой, нельзя однозначно всё делить на чёрное и белое, и нужно хорошо понимать исторический, экономический, религиозный и политический бэкграунд. Ещё при жизни Чарльза Фейгин стал символом этого самого антисемитизма, вообще свойственному Британии викторианской эпохи, классика мировой литературы доставали за то, что он, фактически, уравнял понятия «еврей» и «преступник», настроив с помощью своего гениального романа общество против евреев, которых и так любили не особенно (и к этому мы ещё вернёмся). Дошло до того, что Чарльз при последующих переизданиях романа корректировал текст, убирая из него запретное слово на букву «е». Но образ самого персонажа остался без изменений: это был всё тот же мерзкий старикашка, использующий беспризорных детей в своих преступных целях, относящийся к ним как к расходному материалу. И с этой трактовкой оказались несогласны многие. В том числе Уилл Айснер, американский классик комиксов, выдающийся художник, которому стало обидно и он решил очистить Фейгина, рассказав его подлинную историю, а, заодно, обелить свой народ, на который Диккенс повесил ярлык преступников и проходимцев.