Бензопилу изобрел Андреас Штиль в 1926-м году. До этого истребители нечисти обходились мечами, луками и огнестрельным оружием. Но прогресс их вдохновил и они – если верить творцам историй, в которых эти истребители нечисти фигурируют в качестве главных героев, — быстренько перевооружились, возведя инструмент для рубки деревьев в ранг медийного культа. Маньяки и прочие злодеи, кстати, от них тоже далеко не ушли, не устояв перед харизмой бензопилы, которая пилит максимально брутально и кроваво, когда речь заходит не о деревьях. Сначала всех впечатлили придумки Сэма Рейми, наделившего Эша в «Зловещих мертвецах 2» отличным инструментом взамен не столь эффективной руки. Потом японские создатели трэша решили, что школьница, борющаяся с монстрами, гораздо лучше будет смотреться с пилой в руках, а недавно Николас Кейдж зверски резал адских лесорубов в «Мэнди». Примеров масса, и почти все они доказывают, что бензопила внезапно стала волшебной палочкой-выручалочкой, способной своей агрессивной магией вытащить из забвения любую идею, сделав ее в сто крат зрелищнее и интереснее. Вот и Тацуки Фудзимото, когда брался за свою новую мангу, наверняка думал о том же – и не прогадал, создав одно из самых хайповых произведений на данный момент.

Я с большим уважением отношусь к творчеству Михаила Елизарова. «Библиотекарь» находится в моей персональной десятке любимых книг, «Мультики» тоже, в общем, хороши, как и недавняя «Земля». А вот его рассказы не особо заходили из-за превалирующего в них темного сюрреализма, зачастую заменявшего отсутствие сюжета или его развития в привычных рамках литературных канонов. С особым интересом, быстро переросшим в удовольствие, в свое время я открыл для себя и песенное творчество Михаила. Елизаров в своих песнях одновременно рассказывает истории – зачастую маргинальные, но при этом пронизанные какой-то душевностью, которую на наших широтах проще и честнее всего выразить хлестким матерным междометием, чем, собственно, сам автор и занимается, повышая градус «исконно-русскости», — и, в то же время, устраивает литературно-лингвистические игрища, когда смысл может складываться из имеющих совершенно разное значение слов, подходящих к друг другу по рифме и темпу песни. Такая вот поэзия, местами ироничная и гротескная, местами провокационная (Елизаров не чужд препарированию разных идеологий, и иногда итог этих манипуляций у несведущего человека может сойти за откровенную пропаганду). Альбом Елизарова «Жалобная книга» в свое время долго не умолкал в моем плеере, да и остальные тоже радовали. Но вот песню «Отель «Лето»» я не слышал. Не доводилось. И теперь уже, наверное, и не услышу. Ибо – страшно же.

После этого комикса ваше отношение к тыквам и местам их выращивания никогда не будет прежним. Вот я, к примеру, один раз в жизни был на тыквенной бахче. И это была… ну, обычная бахча, с картинок из школьных учебников и из журналов про сельскую жизнь. Много грядок и ооооочень много тыкв, оранжевый цвет которых, стоит отметить, обеспечивает солнечное, позитивное настроение. До тех пор, пока не начинаешь понимать, сколько времени и сил должно уйти на то, чтобы вырастить все это и затем собрать, обеспечив любителей тыкв запеканками, супами и обязательными атрибутами Хэллоуина. Но, оказывается, в американских штатах, где выращивают тыквы, а заодно кукурузу и прочие сельхоз культуры, бахча – это нечто большее. Если верить создательницам комикса, сценаристке Рейнбоу Рауэлл и художнице Фэйт Эрин Хикс, фермеры для привлечения посетителей устраивают целые парки аттракционов, настоящие Бахчаленды. А уж когда дело касается праздника урожая, посещение подобных мест становится обязательным, кажется, для всех жителей штата. И тут уж хозяева бахчи из кожи вон лезут, чтобы обеспечить им простые, но милые сердцу развлечения в традиционном стиле: тут и там раскидываются шатры или палатки, в которых можно вкусно поесть, попробовав незамысловатую, но родную, «народную» кухню, можно найти кучу сладостей или, набрав чипсов и попкорна, поучаствовать в конкурсах или потанцевать под кантри.

15 мая (25-го по старому стилю) 1591-го года в Угличе погиб царевич Дмитрий, младший сын Ивана Грозного. Обнаружив мертвое тело Дмитрия, его мать, Мария Нагая, последняя жена Ивана, спровоцировала с другими членами своей семьи смуту, в результате которой предполагаемые убийцы были растерзаны толпой. Но это случилась еще малая смута, большая была только впереди. В истории правящих родов не только нашей страны, но и других государств, смерть одного из претендентов на престол – дело обыденное, никто особо не смотрел на возраст того, кого нужно было умертвить ради «общего блага» (Венценосная семья Романовых начала свое правление с повешения четырехлетнего ребенка, потом на виселице оказался сын Марии Мнишек, в общем, сентиментальностью никто особо не страдал и «мальчиков кровавых в глазах» предпочитал оставлять впечатлительным поэтам), но в данном случае все зашло слишком далеко.