Мурнау, один из персонажей «Диптиха», уже дважды изданного в России графического романа Алексея Трошина, пережил Первую Мировую Войну и вернулся домой, в Германию. Точнее, в Веймарскую республику, так с 1918-го по 1933-й называлось германское государство, пытавшееся существовать на принципах конституционной демократии. Данное «европейское новообразование» создавалось на руинах развалившейся империи, последним и самым грандиозным унижением для которой стал Версальский мир. Республику регулярно сотрясали путчи и попытки переворотов, которые демократично подавлялись оружием, но к 1924-му наступило некое подобие стабильности, повлекшее более-менее приемлемый уровень жизни и, как это часто бывает, вылившееся в кратковременный расцвет нового и прогрессивного искусства, когда новаторские приёмы проникали в живопись и зарождающийся кинематограф. Усилия немецких творцов сформировали движение «новой вещественности», в рамках которого авторы дискутировали с модным авангардным искусством и обнажали свой травмирующий опыт, полученный в Первой Мировой, окончившейся для них в основном чувством национального позора и великого перелома. Судя по фамилии, Мурнау вроде как должен был пойти в кинематограф и снимать культовые ужастики типа «Носферату, симфония ужаса», но нет, этот корги занят тем, что переносит на холст свои фронтовые видения, представляя на суд публики картины в жанре «антивоенный манифест», что, безусловно, роднит его с Отто Диском и другими лидерами «новой вещественности». А ещё Мурнау пьёт, читает Эрнста Юнгера (на тот момент ещё не ставшего идеологом национал-социализма), встречается с фронтовыми товарищами, гуляет по улице, пытается продать свои картины, мучается от любви к Марте, которую увез от него «денежный мешок», способный, в отличие от бывшего лётчика, обеспечить красавице лучшую и яркую жизнь. В общем, никак не может вписаться в новое время, разделившее мир между двумя ужасными войнами.

Сложно подобрать более точную метафору для 1993-го года, чем горящий дом, олицетворяющий перелом, уничтожение старого и полную неопределённость. И если в макрокосме России этой метафорой является Белый Дом, расстрелянный по приказу Ельцина в октябре 93-го, то в микрокосме комикса Ольги Лаврентьевой в этой роли выступает Зелёный Дом, дача недалеко от Финского Залива. Белый Дом был растерзан снарядами танков, оставившими на его фасаде узоры копоти, вглядываясь в которые как в тест Роршаха, люди пытались понять, что их ждёт в будущем. Зелёный дом стал жертвой поджога. Ольга, её брат, мама, пара и бабушка были вынуждены перебраться на время в Серый Дом, в котором когда-то уже жили. И где под обрывки безрадостных диалогов взрослых, доносящихся из-за стены (убили…спился…наркоман…бандит…непонятно, как и на что жить дальше?) брат и сестра начинают исследовать окружающее их пространство Карельского перешейка, уникальной области на карте нашей страны, где история народов и отдельных людей запуталась как-то особенно причудливо. Две войны, Русско-Финская и Великая Отечественная, перепахали эти места, изменили ландшафт, языки, архитектуру, даже, кажется, саму атмосферу. Но, если включить воображение и хорошенько разгрести слой золы, пепла и земли, если бросить вызов наступающему с берега моря камышу, то можно разглядеть множество артефактов былых времен, валяющихся прямо под ногами. А ещё можно сделать эти артефакты, равно как и диалоги взрослых, новостной шум и газетные хроники частью большой, придуманной истории. В которой запросто может фигурировать самый настоящий клад, оставленный кем-то из предыдущих обитателей Серого Дома.

Без преувеличения, Илья Муромец – центральная фигура русского богатырского эпоса, и, чего уж там, первый русский супергерой. Этот «центризм» воплощён на знаменитой картине Васнецова, отлично передают его и сохранившиеся народные предания. Илья оброс этими былинами, картинами, фильмами, постепенно превратившись в монолитный миф, и это, одновременно, хорошо и плохо. Хорошо – потому, что сказочные персонажи со своими волшебными подвигами быстрее проникают в массовое сознание (просто потому, что их фэнтезийные похождения выглядят ярче и интереснее), встраиваясь в цепочки поколений. Плохо – потому, что очень легко обозвать Муромца «всего лишь мифическим персонажем», с помощью которого формировалась новая, последовавшая за крещением Руси огнём и мечом идеология. В пользу последнего выступает тот факт, что официальные летописи про богатыря не обмолвились ни словом. Но теперь мы знаем вроде как точно, что Илья существовал на самом деле, есть данные, где он провёл последние годы жизни (в Киево-Печерской обители), где находится его могила (её даже несколько раз вскрывали для исследований, в 1963-м и в 1988-м), и многое другое, что однозначно указывает на историчность этого богатыря и канонизированного святого, память которого православная церковь празднует 1 января. Как же на самом деле прошла его земная жизнь, как выглядели его подвиги, сколько в них было «сказочного», а сколько реального? Как бы описанные в былинах события выглядели на самом деле и что могли скрыть сказители тех историй? Наверняка именно этими вопросами задавался (впрочем, не буду утверждать голословно) Роман Шевердин («Кладоискатели»), когда создавал свой комикс про Муромца. Крайне далекий от застрявшей в головах людей «мультяшности» от студии «Мельница». И крайне близкий к нуарной эстетике одного очень известного американского комиксиста.

Конец апреля 1918-го года, крепость Терезин, Чехия. В одной из камер доживает свои последние дни, страдая от туберкулеза, однорукий заключенный, молодой ещё мужчина с голубыми глазами. И мнения о его роли в мировой истории до сих пор, спустя более чем столетие, категорически разнятся: его считают героем, террористом, убийцей, отнявшим жизни у двух людей и убийцей, повинном в смерти более двадцати миллионов; кто-то называет его детонатором Первой Мировой Войны, кто-то, углубившись в факты и конспирологию, уверяет, что он был всего лишь винтиком в тщательно продуманном плане. Кто же он? Гаврило Принцип, сербский националист, 28-го июня 1914-го года застреливший в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, и его супругу Софию. 23 июля того же года Австро-Венгрия предъявила Сербии унизительный Июльский ультиматум, после чего, как говориться, понеслось, и уже через несколько недель в Европе полыхала война.