Ты видишь: в тех местах свирепствует судьба,
И сердце цепенеет и крошится.
Но держит всех незримая Скоба,
Что в коврике зелёном копошится.

Не вытравить тот сладкий липкий след
И эти знаки полудетской ласки,
Что навсегда останутся, как бред,
Как в темноте рассказанные сказки.

Невинность тайн, теснящихся вовне.
Сортира сон, посыпанного хлоркой.
Невинность грязи, что уснет к зиме,
Подернута сверкающею коркой.

Узнав о существовании романа, главный герой которого сражается на фронтах Великой Отечественной против Карлсона при поддержке персонажей русских народных сказок, я тут же сказал: «Дайте два!». В смысле, два тома «Мифогенной любви каст», так называлось это произведение Павла Пепперштейна и Сергея Ануфриева (участвовал в написании только первого тома). Найти которое, кстати, в виде двухтомника от издательства «Ad Marginem» в 2003-м году оказалось ой как не просто: пришлось объехать крупные и мелкие книжные магазины Москвы, внутри которых, в броуновском движении читателей мне всё чаще попадались люди, спрашивавшие эти же самые книги, удручённо глядевшие в глаза разводящих руками продавцов и убегавшие дальше, на тихий зов «вроде в «Фаланстер» завезли!». В результате искомый двухтомник оказался у меня. Сочинение это, признаться, оставило двоякое впечатление. С одной стороны, плотный, сконцентрированный на тысяче страниц поток галлюцинаций выглядел шуткой, которая явно затянулась. С другой стороны, авторы остроумно играли с текстом и образами, выстраивая из каноничного соцреализма метафизическую летопись войны, в которой поводов для гордости за героев и желания оскорбиться возникало практически в равных пропорциях. С тех пор словосочетание «Мифогенная любовь каст» обрело широкую известность в узких кругах, а парторг Владимир Петрович Дунаев стал фигурой уровня Василия Тёркина и Чапаева (то есть, обрёл мифологическое воплощение).

В романе Виктора Пелевина «Generation П» главный герой в поисках пресловутой русской идеи обращался за советом даже к духу Достоевского. Ответ классика его не впечатлил: «оставшиеся на бумаге кривые загогулины тоже не годились заказчику, хотя, конечно, можно было тешить себя мыслью, что искомая идея настолько трансцендентна, что это единственный способ как-то зафиксировать её на бумаге». К чему я это вспомнил? Дело в том, что однажды несколько человек – философ Реза Негарестани, художник и исследователь комиксов Кит Тилфорд, издатель и переводчик Робин Маккей – задумали выразить гораздо более трансцендентную «вещь», над описанием и осознанием которой бьются мыслители на протяжении всей человеческой истории. Время. И, чего уж скрывать, в своей работе «Хронозис» они часто используют тот же приём материального воплощения искомого образа, что и Фёдор Михайлович. С той лишь разницей, что во вселенной «Хронозиза» «загогулины» бурлящего Космоса насыщены яркими, неземными цветами, и, словно тест Роршаха, вырывают из подсознания читателя многое: снимки телескопа Хаббла, галлюцинации, нейронные сети, советские психоделические мультфильмы, основанные на рассказах классиков научной фантастики, и, конечно же, комиксы, огромный их пласт, берущий свои истоки в Золотом Веке, когда смелые визионеры типа Стива Дитко и Джека Кирби создавали целые мультивселенные. Сотворённые вечным демиургом молниеносно проживающие свои жизни люди сами становились демиургами. Вечный сюжет замкнулся.