Прежде чем начать рассказ о графическом романе Ольги Лаврентьевой «ШУВ», увидевшем свет в питерском издательстве «Бумкнига», позволю себе пробежаться по волнам моей памяти и вернуться в один из дней, ощущение от которого лично для меня очень точно передают атмосферу этого «готического детектива». Год 1992 или 1993. СССР уже нет, он смрадно догнивает, и на его останках не спешит вырасти новая и светлая Россия, вместо этого она активно ломает всё, что было создано в «тоталитарном и  коммунистическом» прошлом. На волю лезет сплошная чернуха: вместо «Пионерской правды» — истории про бандитов и серийных убийц (и не просто тревожные сводки, а преподнесенные с людоедским смаком и «пикантными» подробностями ужастики), вместо «спортсменок и отличниц» — «ночные бабочки», вместо светлого будущего – черно-белое настоящее, не гарантирующее выживания никому. Мы гуляли с друзьями по небольшому леску возле реки, и один из нас сказал спокойным голосом: «Пацаны, говорят, здесь маньяк появился, детей убивает и на костре сжигает». Ну сказал – и сказал, пошли дальше, тогда маньяки жили, судя по новостям, в каждом подъезде, большинство из которых были тёмными и холодными. И вдруг видим – на полянке раскиданы маленькие руки и ноги, испачканные в пепле. Те несколько секунд, потребовавшиеся на то, чтобы опознать в них обгорелую кукольную плоть из пластмассы, я запомню навсегда. Потому, что никто совершенно не испытал ужаса – была только холодная пустота, рожденная мыслью «а ведь он правду сказал!» и быстро сменившаяся осознанием какой-то привычности этого «происшествия», будто всё увиденное и воспринятое в эти секунды и должно было быть, ведь об этом же говорили взрослые, писали газеты, шептались в школе, это окружало нас, становилось частью жизни и меняло наше мировоззрение. Мы развернулись и просто молча ушли, оставив тьму не только за собой, но и в себе, как нечто важное, без чего наше детство уже не представлялось.

С этой тьмой в душах живут и главные герои «ШУВ», мальчик и девочка, обитающие (или приезжающие сюда на каникулы) в деревне Парголово. За отсутствием Интернета и гаджетов дети в девяностые развлекались как могли, ещё играли в игрушки, но игры их уже были пропитаны духом времени. Плюшевый мишка становился террористом-моджахедом, кукла закономерно превращалась в путану, Кен мечтает не о Барби, а о суициде, и так далее. Но однажды случилось то, что круто повлияло на мирок главных героев: соседский сын, прежде ничем не примечательный ветеринар Василий Шломов, 26 лет отроду, уехал в свою питерскую квартиру и там разнес себе голову выстрелом из ружья. Зачем? Этот вопрос станет главным для мальчика и девочки, которые решают заняться собственным расследованием и выяснить причины самоубийства (или убийства?). Но дети, распутывающие преступления и выводящие на свет преступников – это что-то из уже ушедшего времени, отголоски «Кортика». Что могут дети в деревне? Только глазеть в соседские окна, пытаясь найти улики, и прислушиваться к разговорам взрослых, давая волю своей фантазии, подпитанной этим страшно манящим словом «самоубийство», в описание подробностей которого входят кровавые лужи на полу и разбитые портреты на стене.

И фантазия эта выплескивается на страницы толстой тетради с зеленой обложкой, в которой дети начинают рисовать комикс про Василия Шломова и его смерть. Процесс затягивает: постепенно корявые и беглые наброски героя и его родителей (по-факту – пьющих деревенских жлобов), их точные характеристики выливаются в отдельную историю, которая уже отступает от реальности. И здесь Ольга Лаврентьева поднимает важную тему – обычно люди бегут в вымышленные миры, делая их более светлыми и счастливыми, но герои «ШУВ» создают псевдореальность такую же беспросветно мрачную, как окружающий их мир, населяя свой «графический роман» всё теми же братками, опустившимися наркоманами, алкашами, проявлениями «быдло-эстетики» и прочими маргинальными атрибутами времени и места. Постоянно меняющийся сюжет о роковых выстрелах выплескивается в реальность и перерастает в игру со своими ритуалами и кодами, и постепенно в неё втягивается всё больше и больше людей, стремящихся прикоснуться к тайне смерти Шломова и тем версиям этого события, которые нашли отражение в черно-белом пространстве комикса. Отсюда, из покосившихся деревенских домиков и колодцев питерских дворов, всего один шаг до иррационального – и юные авторы «ШУВ» его легко делают.

«ШУВ» имеет подзаголовок «готический детектив в восьми главах с прологом и эпилогом». Что «детектив» – поспорю, но «готический» — в самую точку. Здесь много чёрного цвета и прочих жанровых атрибутов, вроде кладбищ и атмосферы сгущающегося мрака, скрывающего некую тайну. Но не только следы «готики» можно обнаружить здесь, роман Ольги несёт на себе отпечатки других жанров и более конкретных произведений: так, сложившийся вокруг Василия культ напоминает о «Библиотекаре» Михаила Елизарова, а главы о загробной России – чисто «масодовщина», только без возводимой в абсолют жестокости. Кстати, если что, загробная Россия ничем не отличается от «настоящей» — здесь те же бандиты (только им уже нечего делить), несогласные с ними партизаны (не желающие сдаваться останки канувшей в Лету эпохи героев), есть здесь и знаменитый певец Витя, убегающий на «Жигулях» от автобуса. Еще признаки эпохи – заряженные целителям вода, портреты Ленина и Ельцин на телеэкранах, всё в точности так, как и было в реальности. А выдумка? Она тоже имеет право на жизнь и даже доказывает в финале свою абсолютную власть над умами людей, превращая «обыденное» происшествие в загадку, над которой ломают голову и пишут/рисуют книги, порой достойные пера самого Стивена Кинга (ага, а нём тут тоже не забыли).

Однозначно сильная книга, которую можно порекомендовать в первую очередь, молодым читателям, не заставшим то время – для них, возможно, это будет шоком, зато они смогут адекватно реагировать на утверждения неких граждан о том, что в девяностые было круто и весело. Тем, кто не может и не хочет ничего забыть – рекомендуется однозначно. Это комикс о времени, о тёмной стороне эпохи, меняющей людей, и об искусстве, комикс с простым и лаконичным, зачастую оправданно детским, зачастую пугающим своими потусторонними образами рисунком.